Из сборника "Москва с точки зрения. Эстрадная драматургия 20–60-х годов" (М.: Искусство, 1991):
Сказал слепой скрипач... Нет, пожалуй, не он это сказал... А почему пропущено пятое четверостишие? Без него страдают ритм, рифма и сюжет.
Средь шума, драк и гама
За стол дубовый села
И пить с усмешкой стала
Совсем одна.
*
Продолжим. В 20-м или 21-м году сочинена песенка? Если верно утверждение Рины Зелёной, что текст Эрдман написал в двадцатилетнем возрасте, год мог быть как 1920-й (с 16 ноября), так и 1921-й (по 16 ноября). Слова Якова Толчана ясности не вносят. Но поскольку данное сочинение находилось в некоторой немаловажной связи с кабаре "Нерыдай" (во всяком случае, нет никаких свидетельств, что Зелёная исполняла эту вещь до своего вступления в коллектив нерыдайцев), а кабаре этого в 1920-м ещё не было, остаётся 1921-й.
Тем не менее публикатор стихов песни в сборнике 1991 года ("Москва с точки зрения. Эстрадная драматургия 20–60-х годов"), ссылаясь на рукописный текст и ноты, хранящиеся в ЦГАЛИ (ныне РГАЛИ; ф. 2570, оп. 2, ед. хр. 45), сообщает в комментарии, что песенка "родилась в 1922 году". А ещё отметим, что "Жан Дюкло" в тексте песни явно неспроста. Взгляните:
Эта реклама красовалась на виднейшем месте первой полосы газеты "Известия" во всех выпусках с 10 по 16 июня 1922 года. Нерыдайцы отозвались на событие пародийным номером "Мадам Дупло". Ну а у тесно сотрудничавшего с кабаре Николая Эрдмана сомнительной честности Жанна стала марсельским вором Жаном (сохранив фамилию).
Поэт и драматург перед самым попаданием под репрессии успел попасть в первое издание БСЭ, в 64-й том, подписанный к печати менее чем за месяц до ареста человека, про которого в нём сказано следующее:
Год рождения — 1902. Но это же ошибка? Ошибка (настоящий год рождения, 1900-й, подтверждает запись в метрической книге), однако Эрдману понравилось. А Рина Зелёная в конце 80-х, возможно, больше верила дате на эрдмановской могиле, чем воспоминаниям ранней молодости. Поэтому в её рассказе драматург мог оказаться двадцатилетним именно в 1922-м. А Яков Толчан просто промахнулся на годик-другой... Или не промахнулся? Разве наброски песни "Шумит ночной Марсель" не могли появиться задолго до того момента, когда состоялось её первое сценическое исполнение?
Так или иначе, сценический вариант, датируемый 1922-м, содержит слова, приведённые выше. А в 1924-м были изданы ноты
с текстом, удвоившимся в объёме. Автор слов почему-то не указан, но ссылки на Московский отдел народного образования и "собственность автора" (композитора Милютина) дают основания полагать, что всё было штатно: к первой эрдмановской части добавилась вторая эрдмановская. Итак, вторая часть (в издании знаки препинания преимущественно отсутствуют, но мы на эту провокацию не поддадимся):
Шумит ночной Марсель
В притоне "Трёх бродяг",
Там пьют матросы эль
и девушки с мужчинами жуют табак.
Там жизнь не дорога, [подчёркнуто отрицание, как пояснило бы современное правило. — К.]
Опасна там любовь,
Не даром негр-слуга [в первой части написано слитно, "недаром". — К.]
Так часто по утрам стирает с пола кровь.
Сидит в углу апаш,
Забыл он всё вокруг,
Он знать не хочет краж,
Он знать не хочет карт, ни девушек, как вдруг...
В перчатках чёрных дама
И с нею незнакомец
В цилиндре и во фраке
Вошли в притон.
Не слышно стало гама,
Замолкли шум и драки,
Когда рукой червонец
Подбросил он.
И ночной притон бродяг
Весь притих, как в прошлый раз,
И никто не мог никак
Отвести от дамы взгляд.
Но один лишь острый взор
Из угла, как нож, блеснул,
Жан Дюкло, апаш и вор,
Пил вино, бледней чем мел.
Скрипку взял скрипач слепой,
Приподнял её к плечу...
"Что ж, вставай, танцуй со мной,
Только нынче я плачу".
И всё же утверждать, что и вторую часть написал Николай Эрдман, не зная этого точно, нельзя. Нарочитые сбои рифмы, "не хочет карт, ни девушек" вместо грамотного "карт и девушек", оппозиция "недаром — не даром" — всё это может быть и озорством имажиниста Эрдмана, и следом кого-то другого, неизвестного.
В 1931 году американцы записали в Харбине танго "Шумит ночной Марсель", исполненное русской певицей Софьей Реджи. Весьма жаль, что, дабы равномерно заполнить вокалом обе стороны пластинки (и, конечно, на потребу целевой аудитории), сюжет был доукомплектован кем-то (прямо на месте, видимо) совсем уж безвкусной концовкой...
Вадим Козин, записанный неизвестно когда неизвестно где, хоть и с немалыми вольностями-неточностями, но всё же остаётся в границах текста 1924 года. Только почему он это "старинное танго-гиньоль" связал с именем Оскара Осенина?..
Гражданин Осенин О. вскоре после выхода в свет нот 1924 года, прихватив у Эрдмана первую строфу почти целиком, положил на музыку Милютина нечто идейное, которое поддерживалось тогдашними "первыми каналами", и в отличие от драматурга, видевшего в "Марселе" безделушку и своё авторство не афишировавшего, своё авторство как раз таки афишировал.
Итог закономерен даже без влияния того факта, что драматург в 30-х годах был репрессирован. (Общеизвестно, как в сталинское время обходились с упоминаниями и изображениями репрессированных.) Широкая публика просто изначально не была проинформирована о связи между шлягером "Шумит ночной Марсель" и Николаем Робертовичем Эрдманом. Да что публика! Марк Местечкин — самый что ни на есть "инсайдер" кабаре "Нерыдай" — в своих воспоминаниях ("В театре и в цирке", М.: Искусство, 1976) пишет:
Современный нэпман скажет: "Бу-га-га!" А мы лишь в очередной раз подивимся гигантской внушаемости обычного человека. Никаким иным психическим явлением возникновение этого гибридного "Н. Осенина" ("Н. Эрдман" + "О. Осенин") в голове участника номера, регулярно видевшего буквально на рабочем месте своём подлинного автора слов к данному номеру, объяснить нельзя. Не было среди нерыдайцев никакого Осенина, а Эрдман был и ни от кого не прятался. Более того, Местечкин неоднократно упоминает его на страницах своих подробных, хорошо детализированных воспоминаний (и даже в тандеме с Милютиным, как показано выше). Или Рина Зелёная знала, кто автор стихов, а от её коллеги и партнёра по номеру это герметическое знание тщательно скрывалось? Неправдоподобно!
Но настоящий анекдот состоялся, когда "Н. Осенин" перекочевал (видимо, по прочтении мемуаров Местечкина) в изданную под эгидой ВНИИ искусствознания книгу Е. Уваровой "Эстрадный театр: миниатюры, обозрения, мюзик-холлы (1917–1945)" (М.: Искусство, 1983). Да, кстати, Е. Уварова — тот самый публикатор (см. выше). К 90-м она уже установила, КТО был первым автором стихов к танго Милютина.
