Монологи интроверта — 16
Вечерний моцион занёс меня в район доселе незнакомый. Это нормально — другие мне попадаются редко. Ненормально другое: когда мне остро захотелось полного штиля, тёплой устаканенности и растворённости, ни одно подходящее сооружение на дистанции в двести метров не распахнуло мне своих объятий. Ни одного чайного домика. Ни одной кофейни на паях. Ни одной скамеечки возле автомата с газированной водой. Ни одного гостиничного фойе с кофемашиной, подторговывающей горячим шоколадом.
Только неопознанное заведение с вывеской «Монополька», а напротив — такое же с настораживающим именем «Тайный притон» (за витринным стеклом скромно белел прямоугольничек визитки: «Иванов Иван Иванович, ирландский шпион» — и адрес с телефоном). Дальше по улочке поджидала витрина с парой серебристых револьверов в лакированном кейсе и поясняющей (видимо) надписью «Гусарская рулетка». Мне надпись мало что объяснила — ну разве навеяла подозрение, что я попала в местный сомнительный квартал. Нельзя даже исключать, что с дурной репутацией. Возможно, именно здесь и прожигают жизнь городские прожигатели. Должны же тут водиться прожигатели жизни?
Сознание, что я нахожусь в местах, не предназначенных для прогулок дам из приличного общества, вызвало смешанные чувства. И в первую очередь слегка взволновало. С одной стороны, следовало покинуть незнакомую улицу и вернуться на проверенную стезю... (Сообразить бы, где именно проверенная стезя перетекла в непроверенную. Неужели у меня за спиной?)
С другой стороны, раз уж события разворачиваются сами по себе, почему бы мне не развернуться вместе с ними? Во всю отпущенную мне природой ширь.
Эта мысль побудила свернуть в первую же дверь, из которой до меня донёсся запах свежей выпечки.
Фойе. Направо тупичок — пальмы в кадках, зеркала и потёртые бархатные банкетки. Налево — видимая лишь частично длинная конторка и лёгкий, накатывающийся волнами гул голосов. Видимо, левый отросток обитаем. Зато правый тих и безлюден, а для пущей заманчивости освещён настенными ложными подсвечниками. Узкие окна, узкие простенки, паркет ёлочкой и полумрак — света почти не дают ни светильники, ни окна.
Всё вместе почему-то напомнило атмосферу первых моих детских путешествий — в купейных вагонах с их узкими полочками, дрожащим светом и страшно интересным чтивом. Почему-то в те годы в руки мне попадали исключительно захватывающие печатные материалы. Видимо, особенность детского восприятия. С другой стороны, даже детские периодические издания, кем-то забытые в вагоне, содержали тогда тонны спрессованной сказочной классики. Родари, Пройслер, Крюс...
Вот и опять — на одной из банкеток одинокая книжка, явно читанная и вообще выдержанная в эстетике самиздата. Может, ещё и распечатанная на машинке? Нет, уже на принтере. Заголовок — не на обложке, а на титульном листе — выведен от руки каллиграфическим почерком. «Игры, в которых мы».
Так, а откуда взялся приманивший меня запах? Из-за малозаметной стеклянной двери с надписью «Буфет», похоже. Что предпочесть? Булочку и кофе или незнакомую книжку — возможно, единственную в мире (даже если это и к лучшему :))?
Выберу всё. (Кофе с молоком, банкетку с книгой и порчу глаз. Потому что за книгой могли вернуться раньше, чем мне хотелось бы. Обычно такие книжки кому-нибудь да дороги.)
Так. Новеллы, похоже. Первая — «Лик монумента»...
Скульптура пусть печально, но знаменитого баронета возвышалась посреди маленькой площади напротив гостиницы на постаменте настолько невысоком, что почти не возвышалась. Однако не оставалось сомнения, что передо мной именно памятник как дань заслугам, и заслугам признанным. Поза баронета была спокойной и сдержанной, будто он утвердился в ней с целью долго и без жалоб позировать — скульптору и всем проходящим мимо. Руки сложены на вынесенном вперёд... набалдашнике трости, что ли? Видимо, да, потому что шпага угадывалась под складками плаща. Низко надвинутая треуголка, сосредоточенное лицо. Всё вместе, особенно выражение лица и поза, изрядно отличалось от того, что мне вспомнилось — и вспомнилось сразу, будто не было десяти с лишним прошедших лет...
Сосед по камере даже не ходил от двери к окну и обратно, а безостановочно бегал.
— Мне здесь нельзя, — говорил он отрешённо, словно сам себе, хоть и был взволнован до предела. — Мне надо туда.
— А что так? — вмешался я почти уже без раздражения. — Чем тебе камера смертников не годится?
— Дело в том... — он словно попытался услышать ответ внутри себя. — Дело в том, что меня там, снаружи, ждут деньги. У нас с ними игра: кто кого и сколько раз найдёт первый. Обычно у меня лучше получается, но и они себя несколько раз хорошо показали. Очень, очень хорошо. И отсиживаться здесь, когда они там, — сущее свинство.
Снаружи грохнуло. Сперва в отдалении, затем ближе.
— Ну вот. — Он подобрался и успокоился. — Иногда огромные долги остаются нашей последней надеждой. Иногда долги — наш единственный шанс на спасение. Если они и правда велики... Отойди от двери.
— Ещё чего!
Больше я ничего не видел, кажется, ближайшие дня два — видно, дверь крепко приложила меня по затылку. Зато остальное помню и сегодня. И победное шествие сторонников баронета по стране, и легенды, оставленные едва не каждым его шагом и словом, и его закат после того, как удача устала играть с ним в поддавки. И острое сожаление о том, что меня не было рядом, когда он подводил итог своей затяжной игре. Зачем — из любопытства или сочувствия? Понятия не имею. Но сожалеть буду, пока живу.
Я вытащила блокнот, написала на вырванном листочке: «Забывшего книгу в бумажной обложке прошу позвонить по номеру... Извините, вынуждена унести — ещё не дочитала». И закрепила на зеркале, подсунув край листка под раму.
16.01.2017.
<<<<------------------------->>>>
|