Что оживает в памяти при словах «Бенвенуто Челлини»? В моей — мешанина образов. Верона и карнавалы, Венеция и гондольеры, Флоренция и Возрождение, Рим и папство, культурный взлёт и безудержное истребление человеческого материала, благоговение перед великим искусством и полное небрежение человеческой жизнью.

Всё-таки национальный менталитет — фактор не просто реальный, но и устойчиво значимый. Плодородные южные земли и мягкий климат (а также длительная история цивилизации и, как следствие, немалый массив накопленных материальных ценностей) притянули в Италию за века (а не за уши) столько пассионарных, заряженных энергией и не отягощённых рефлексией любителей нетяжёлой наживы, что приходится удивляться, как в её плодородной (не потому ли?..) земле сыскалось место всем их могилам. А ведь временами хоть кто-то из них да оставлял свой след не только в местной истории, но и в местном генотипе. И все они — так или иначе — сказывались на том самом национальном менталитете. Хотя бы подавая «низшим» (то есть завоёванным) выдающиеся примеры беспринципности, вероломства и ханжества. Просто поразительно, как одна и та же земля сумела породить столько разноречивых и взаимоотрицающих явлений! Взять хоть Возрождение и...

Нет. Возьмём сразу Бенвенуто Челлини. Который исхитрился вместить в себя едва ли не все разноречивые и взаимоотрицающие явления разом.

Строго говоря, об означенном деятеле как о человеке я, пожалуй, ни одного доброго слова сказать не сумею. Импоссибл. Какой из эпизодов его личной истории ни вспомню — каждый хотелось бы поскорее снова забыть. Алчность, вспыльчивость, этическая нечистоплотность, бездумная кровожадность... — да каждой из этих характеристик хватило бы за глаза, чтобы постараться второй раз не пересекать пути этого вместилища скверны. А в идеале — с первого раза постараться навеки изолировать его от общества как опасного субъекта — и потенциально, и, что называется, кинетически. Ибо каждый, кто после очередного наказания вновь выпускал его к людям, становился, разумеется, соучастником последующих бесчинств и убийств. Хотя предпочитал, похоже, считать себя соучастником совсем другого. Потому что немногочисленные уцелевшие творения этого «выплеска Ренессанса» — что декоративные, что литературные — таки пережили века. Расчёт довольно точный — шедевры убитых им собратьев по ремеслу и искусству уж точно в историю не войдут. Потому что «историю пишут победители», во-первых, и умершие уходят вместе со всем нереализованным творческим потенциалом, во-вторых. А если так — лучше оказаться на стороне победителей и вместе с ними вплыть в историю, не так ли?

Если вопрос относится ко мне, то нет. Не так. На месте любого человека, убитого бездумно и в запале (или продуманно, тонко и выверенно) мог бы оказаться кто угодно.

В широком смысле — любой из нас.

Любой из тех, кто нам дорог.

Любой из сделавших мир хоть немножко, да лучше.

Любой способный затмить неуёмного в своих обидках флорентийца.

И как — сильно утешает неоспоримый факт, что Персей с головой Медузы неповторим (особенно удалась голова Медузы!), а мемуары написаны на удивление занимательно (особенно с учётом времени, места и темы)?

Меня — нисколько.

Я всегда следовала убеждению, что от любимых (ну или ценимых) авторов желательно держаться подальше. Дабы не то чтобы не испортить впечатлением от личности впечатления о творчестве... Даровитые люди ведь, как правило, в личном общении тяжелы. Но главное — сложны, многогранны, неоднозначны. Так что речь скорей о том, чтобы не замутить ясный и направленный поток творчества хаотическим клубком векторов — тенью живого человека, немногомерным отражением которого стало его состоявшееся наследие.

Так вот, если говорить о Бенвенуто Челлини — это не просто прожившая бурную жизнь иллюстрация, подтверждающая мои интуитивные устремления. Это концентрат. «Если рассудок и жизнь дороги вам — держитесь подальше от!» Если вам предоставят выбор между Челлини и болотом, источающим бактериальный метан, — рекомендую выбрать болото!

И навеяла мне это всё гравировка «с разбегу». А что делать?..