Поиск по системе сайтов

Новостная лента

Больше новостей

Золото Квикнема, часть 7 | 21.02.2018 г. в 04:20

Из рассказа Пьера Мак-Орлана «Ночная Маргарита» (перевод с французского А. Вейнрауб)


      Профессор Фауст проснулся на следующий день в десять часов утра. Солнце играло на его лице. По его жилам циркулировало чудо. Он бессознательно вскочил с постели, увидел в радостном миге озаренья свои крепкие колени и ноги. Он увидел руки свои, которые, как ему показалось, были вылеплены из тела молодой девушки, — белые, сильные руки. Он нагнулся, дотронулся до кончика ноги, не сгибая колен, и, когда встал, зеркало отразило лицо привлекательного молодого человека, очень красивого молодого человека типа 1924. Мягкие, густые волосы каштанового цвета наполнили его чувством удовлетворения. Он сбросил свою смешную рубашку и встал на стул, чтобы лучше разглядеть обнажённое тело.
      — Свершилось, — сказал он громким голосом.
      Очарованье собственного голоса поразило его больше, нежели нечеловеческое превращение тела. Он запел:

Marguerite... Sois maudi-ite...

      Затем он погрузил голову в таз с водой. Грязь этой посудины, которой раньше он не замечал, заставила его отступить назад. «Разве ты можешь так жить? — сказал он весело. — Ведь это обиталище какого-то сапожного подмастерья!»
      Новые слова, как весенние цветы, естественно, сами собой, приходили на уста.
      «Это уж настоящая гадость!..»
      Он взял свои одежды, подкинул на руке.
      «Придётся переменить покрой костюма!»
      Он пересмотрел все карманы и констатировал полное оскудение финансовых возможностей.
      «Ни копья!» [в смысле «ни сантима». — К.] — объявил он. Это выражение показалось ему столь непохожим на его обычные, что он невольно рассмеялся.
      И собственный смех восхитил его, как смех любимой женщины. Он оделся и, облачённый в свой старый костюм, пустоты которого он теперь заполнял, высунулся в окно и стал смотреть в маленький садик, произведший на него почти ужасающее впечатление своим отступлением в минувшее. Вид юной Люсьенны, направлявшейся вприпрыжку к его лестнице, с бидоном молока, которым она невероятно размахивала, заставил его отскочить от окна и спрятать голову. С бьющимся в новом, молодом ритме сердцем он сел у стола, ибо одно осложнение, внезапно возникшее из прошлого, обязывало его рассматривать своё возрождение как серьёзное и компрометирующее дело.
      Он услышал, как девочка постучала в дверь.
      — Поставь молоко там; ладно, я ещё лежу. — Он скрывал свой голос заимствованным тембром, потому лишь напоминавшим ему старческий, что сам он был в том уверен.
      Фауст услышал, как девочка кубарем слетела по ступенькам.
      «Мне капут, — подумал он, — если кто-нибудь из этого дома меня увидит. Я чувствую себя неспособным объяснить всю эту авантюру моим соседям, а наличность моей привлекательной физиономии значительно повредит памяти о старом Фаусте, исчезновение которого я, разумеется, никогда не смогу объяснить. Всё это весьма сложно. У меня есть сто франков, это точно установлено... Придётся дождаться ночи — и тогда я исчезну, оставив эту конуру со всем её содержимым в жертву нападениям общественного любопытства».
      Фауст осторожно приоткрыл дверь, взял бутылки с молоком, утренним и вчерашним, и стал подкрепляться в ожидании побега.
      «Пойду полопаю в ресторане», — подумал он. Но тотчас поймал себя: «Почему полопаю? Разве я не могу сказать — поем?» Он улыбнулся: «Ах, молодость!»
      Неделю спустя после этого чуда Фауст обрёл уж все привычки молодости и в то же время потерял стремление к её преимуществам. Весь его жизненный опыт, доставшийся дорогой ценой бесчисленных бесславных жертв, рассеивался теперь перед могучестью его мускулов и пылкостью его новых инстинктов. Всё зло, перенесённое без особого сопротивления его прежней особой, сохраняло ещё свои глубокие корни, но Фауст стремился использовать всё это как благоприобретённую силу, как некий кошелёк, как средство защиты — против новых нападений жизни.
      Он переехал со старой квартиры и жил теперь в отеле, близ площади Pigalle. Между прочим, он жил в том же отеле, где и властелин чувственных вожделений, который, под безобидным именем Леона, продавал «снег» сотням девушек, постепенно разлагавшимся. Фауст встретил здесь Леона совершенно случайно, спускаясь по лестнице. Эта встреча не доставила ему ни малейшего удовольствия. Он знал, что в его кармане был документ, который нельзя было ни уничтожить, ни потерять. Ему оставался один шанс на спасение: найти какого-нибудь субъекта, достаточно обессиленного и подавленного, который бы принял на себя выданное им обязательство. Фауст уже представлял себе тысячи возможностей завязать знакомство с какими-нибудь худосочными стариками — каким он был сам, — волнуемыми последним энтузиазмом чувственных комбинаций.
      Одетый на манер какого-нибудь франта, экипировавшегося в долг у сомнительного портного, без копейки [без сантима. — К.] денег — ибо, будучи менее покровительствуем, нежели его предок, он не обладал ничем, что могло бы ему позволить вести праздное и денежное существование, — профессор Фауст разгуливал со своими, теперь бесполезными, познаниями по всем местам Парижа, где применение их казалось как бы запрещённым. Все достижения его прежней жизни теперь, когда он изменил свою внешность, ничем не могли ему послужить. Он искал всяческих предлогов, чтоб вступить в связь с людьми, которых знал прежде. Но они не узнавали его. Что же касается выгоды, которую профессор Фауст мог бы извлечь из этих посредственных личностей, то она была совершенно ничтожна. В один из тяжёлых часов душевной депрессии [профессора, видимо. — К.] Леон посвятил молодого Фауста в свои дела. Он поручил ему довольно неясную роль сборщика и дал ему кое-какую субсидию, что позволило его протеже существовать и, по крайней мере, иметь чистое бельё. Фауст проводил ночи в дансингах и кабачках Монмартра. Каждую ночь дюжина джаз-бандов питала его силы, бесплодные днём. И вот, в одну из жарких июльских ночей, уже замаранную приготовлениями к Национальному празднику [14 Июля. — К.], Фауст очутился за столиком на террасе маленького кабачка на бульваре Rochechouart. Мимо него прошла женщина и улыбнулась ему. Фауст узнал Ночную Маргариту — рыжую, розовую и белую, в костюме из саржи цвета морской волны. Новоявленный юноша не видал Маргариты с той самой знаменитой ночи. Он поднял руку жестом внезапного призыва. Девушка села рядом с ним. Их колени соприкасались.
      — Ты недурён, — сказала девушка. — Как тебя зовут?
      — Жорж. — Он решился попробовать: — Жорж Фауст.
      — Вижу по твоим глазам, что ты, должно быть, без предрассудков.
      — Увы! — ответил Фауст, иронически склоняя своё лицо херувима.
      — Плут! — сказала девушка.
      Фауст уже научился копировать наиболее изысканные позы своего властелина. Он прельстил Ночную Маргариту каким-то особым невыразимым соблазном, в котором было два элемента: фотогеническая энергия боксового тренера и заученное добродушие совсем простоватого школьника. Когда он почесал свой хрупкий затылок под короткими волосами, молодая женщина совсем разомлела, и глаза её затуманились в любовном экстазе. Был час обеда [ночного, видимо. — К.].
      — Ты возьмёшь меня с собой? — сказала Маргарита тоном маленькой девочки.
      — У меня нет ни гроша!
      Молодая женщина даже покраснела от удовольствия. Вся эта авантюра склонялась в её пользу, ничуть не нарушая её сентиментальных предрассудков.
      — Идём, мальчуган, — сказала она.
      Она повторила, как Антей, дотрагивающийся до земли и черпающий силы:
      — Мальчуган... мой мальчуган!..
      Старый Фауст, иногда вновь мелькавший в потёмках мысли, обнаруживал по временам своё учёное присутствие. Слова, произнесённые девушкой, привели в необычайное раздражение молодого повелителя Маргариты. Он сказал грубо:
      — Не зови меня мальчуганом!
      Маргарита посмотрела на него обезумевшими глазами.
      — Никаких мальчуганов, ни хорошеньких мальчиков, ни милашек, — ничего подобного между нами чтобы не было!
      Он поцеловал её долгим поцелуем, — ему хотелось есть и хотелось этого тела, которого он жаждал с последней ночи своей старости.
      На бульваре Rochechouart, на углу улицы Lepic, они затерялись в толпе, поднимавшейся к Moulin de la Galette; она преследовала их, как нашествие молчаливых варваров. Маргарита, которую любовь делала более благородной, шла рядом с Фаустом. Она наблюдала уголком глаза красивое лицо молодого человека и каждый раз, когда видела его улыбающимся, улыбалась сама, счастливая и притихшая, при звуках оркестра Moulin de la Galette — увеселявшего, казалось, пассажиров какого-нибудь трансатлантического фантома.
      Жорж Фауст увлёк свою спутницу в маленький ресторанчик de la Butte. Им накрыли столик в беседке, увитой жимолостью. Рядом с ними, в тени другой беседки, говорила какая-то женщина, гнусавя и поблёскивая маленькой красной точкой папироски. В конце улицы, в монастыре, пели сироты. Их молодые голоса очищали воздух, как душистая курительная бумага.
      — Ты слышишь... девчонки? — сказала Маргарита, смеясь.
      Фауст закурил папиросу. Природа, населённая консьержами, аккордеонами и девочками с жалобными голосами, тотчас заявила о своём присутствии, как только сироты улеглись спать. Все эти шумы мало-помалу стирались в глухом, отдалённом стуке поезда, последнего поезда с Северного вокзала, уносящего каждый вечер, как хозяйственные нечистоты, дневные шумы Парижа.
      — Хорошо, — сказала Маргарита совсем тихо.
      Фауст протянул ей руку, которую она задержала в своей, как молитвенник в переплёте под слоновую кость.
      «Я отдыхаю, я отдыхаю, — думала Маргарита, — я купаюсь, я погружаюсь в дружескую влагу!» И без всякого перехода она высвободила руку Фауста, растрепала волосы и запела тонким, фальшивым голосом:

Yes, we have no bananas.  
We have no bananas today.

      Партнёр её насвистывал тот же мотив, подражая ударами ножа то о графин, то о чашку, то о стакан или дерево стола искусным арабескам вдохновенного негра, заведующего «батареей».
      Счёт уплачен. Фауст встал, потянулся, как фокс, взял молодую женщину за талию и повернул пируэтом.
      — Что будем делать?
      — Ты проводишь меня в Boby Bar. Мне нужно повидать Алису, чтобы назначить ей свидание на завтра... Затем, если ты хочешь, мы пойдём в Saharet, там я увижу Леона, он должен мне деньжат... а потом...
      Маргарита нежно посмотрела на красивого юношу. Фауст рассмеялся и поцеловал её в губы долгим поцелуем. Она повисла у него на шее. Жорж с красным лицом разжал объятие слабых рук. Маргарита оглянулась назад, желая убедиться, не забыла ли она чего-нибудь.
      — Ах! Перчатки! — воскликнула она.
      Фауст, держась одной рукой за ручку двери, ведущей в ресторанный зал, который надо было пройти, чтобы попасть к выходу, уверенно смотрел на девушку, в то время как она наклонилась к полу.

 

Квик

Если вы обнаружили ошибку в тексте, то выделите часть текста и нажмите Ctrl+Enter

Комментарии читателей

Добавить комментарий

Имя

Последнее из рубрики Город, который в Net




ЭСИНГ. ЭСИНГ. Квикнем!